text
stringlengths 0
25.2k
|
|---|
Все э'то у него' бы'ло, не скажу' и'скренно, но есте'ственно. В се'рдце глубоко' скры'тный, расчётливый и сухо'й челове'к, он сам, одна'ко, не сознава'л за собо'й э'тих ка'честв, счита'л себя' до'брым ма'лым, спосо'бным на вся'кие увлече'ния, люби'л побалагу'рить с прия'телями и был бы весьма' удивлён, е'сли бы кто'-нибудь усомни'лся в его' простоду'шии. |
– А ты никогда' не писа'л чувстви'тельных пи'сем? – спроси'л я. |
– Писа'л, бра'тец, как не писа'ть!.. Я да'же стихи' сочиня'л. Но на меня' э'то нахо'дит с ве'тру, как флюс и'ли на'сморк, я не придаю' э'тим веща'м осо'бенного значе'ния. |
– Но ты был влюблён в О'льгу? |
– В О'льгу?.. Ещё бы! Влюблён до заре'зу, ина'че я бы, коне'чно, не сде'лал тако'го дура'чества. Ме'жду на'ми, mon cher[3], жени'тьба жесто'ко меня' подре'зала. В ту по'ру осо'бенно, фина'нсовый кри'зис и про'чее, а тут ещё э'та обу'за!.. Но я понима'ю, тебя' э'то ма'ло интересу'ет; хо'чешь узна'ть, как у нас бы'ло с не'ю… Скве'рно!.. Оши'бся я, бра'тец, в ней. При всей свое'й о'пытности, оши'бся. Как э'то случи'лось, я да'же и объясни'ть себе' не могу'. По'мнишь, каки'м смотре'ла ко'зырем? А пото'м!.. Но э'то у них ча'сто быва'ет. Крепи'тся, поку'да в де'вках, изо всей мочи', что'бы ка'к-нибудь дотяну'ть, а раз дотяну'ла – ко'нчено! Вы'дохлась вся, распусти'лась, про'сто хоть брось!.. Я, впро'чем, её уважа'ю; она' челове'к хоро'ший, да то'лько суще'ственного в ней нет. Ты не мо'жешь себе' предста'вить, что э'то тако'е бы'ло! Пяти' неде'ль не прошло', как ста'ла раскле'иваться и до'хнуть. То то, то друго'е у ней нела'дно; стра'шно бы'ло дотро'нуться, не зна'ешь, с како'й стороны' приступи'ться – ну, и щади'шь. А она' объясня'ет э'то хо'лодностью. Эх, черт возьми'! Да е'сли бы я себе' во'лю дал, так что от неё оста'лось бы?.. Тря'пки!.. Ты извини', пожа'луйста, я запро'сто. |
Действи'тельно, э'то бы'ло за'просто, так за'просто, что я не реша'юсь и повторя'ть его' по'длинные слова'. Я слу'шал, куса'я гу'бы, с глубо'кой бо'лью в душе', но стра'нно сказа'ть – я не мог на него' серди'ться, как не мог бы серди'ться на ло'шадь, кото'рая сби'ла меня' с ног и протащи'ла в гря'зи. Ма'ло того', несмотря' на всю боль, я любова'лся нево'льно ди'кою красото'ю и си'лою э'того необузданно'го животно'го. Челове'ческое, е'сли оно' и бы'ло в нем, то не броса'лось в глаза', а то, что броса'лось, бы'ло и'менно что'-то ко'нское. Он был похо'ж на кровно'го жеребца': лёгкий, краси'вый склад те'ла, мо'гучая ше'я, го'рдый подъе'"м головы', су'мрачный о'гненный взор и густа'я, волни'стая гри'ва. |
– Одна'ко у вас с не'ю не бы'ло кру'пных ссор? – спроси'л я. |
– Сканда'лу-то? Нет, э'того не бы'ло. Мы гры'злись са'мым прили'чным и делика'тным о'бразом. Она' пили'ла меня' тихо'нько, ла'сково, с ма'ленькой ядови'той улы'бочкой на губа'х и с ви'дом безгре'шной му'ченицы. Я зли'лся ели'ко возмо'жно и говори'л ей ми'лые открове'нности. Зна'ешь, на'до име'ть хара'ктер, что'бы выноси'ть э'то так, как я выноси'л, с мои'м темпера'ментом. Подча'с у меня' вот тут (он указа'л руко'й на пе'чень) кипе'ло так, что, че'стью тебе' кляну'сь, будь э'то не она', я, ка'жется, задуши'л бы её свои'ми рука'ми. |
– С чего' же так? |
– С чего'?.. Э, брат! Ты не был жена'т и не мо'жешь предста'вить себе', что э'то тако'е, когда' уйти' не'куда, когда' с утра' до ве'чера, а иногда' с но'чи до све'та, тебе' не даю'т поко'я, ду'шу сосу'т из тебя', жи'лы вытя'гивают, и все э'то с таки'м ви'дом, как бу'дто бы ты пала'ч и мучи'тель, а она' – же'ртва неви'нная, бесконе'чно нежна' и снисходи'тельна! Э'то, бра'тец, така'я вещь, что так вот и ка'жется все бы бро'сил, удра'л бы к черту', в А'фрику, там куда'-нибудь, в Харту'м и'ли в каку'ю-нибудь америка'нскую террито'рию к красноко'жим, что'бы то'лько освободи'ться. |
– Э'то меня' удивля'ет, – сказа'л я, действи'тельно не'сколько удивлённый. – Я всегда' счита'л О'льгу кро'ткою. |
– Да, она' кротка', сли'шком Да'же. То'лько я вот что скажу': не дай Бог испыта'ть на себе' э'того ро'да кро'тость. Не зна'ю, как тебе' объясни'ть э'то, потому' что ты не был жена'т… Ну, ты предста'вь себе', что кто'-нибудь уце'пится за тебя' и пови'снет тебе' на ше'е са'мым нежне'йшим о'бразом, но так, что ты ни на мину'ту не мо'жешь отде'латься, что'бы вздохну'ть свобо'дно, и'ли начнёт тереби'ть тебя' за рука'в, напомина'я о че'м-нибудь неприя'тном, и э'то весь день напролёт, без о'тдыха… Нет, черт их возьми' эти'х чувстви'тельных недоты'к!.. Я предпочёл бы уж лу'чше ба'бу, кото'рая за'просто вце'пится тебе' в волоса', е'сли ты её вы'ведешь из терпе'ния, и'ли швырнёт тебе' в ро'жу таре'лку, и кото'рую ты, в свою' о'чередь, мо'жешь стегну'ть хлысто'м, е'сли она' дури'т. «Сви'нство!» – ты ска'жешь? Ну я, пожа'луй, не спо'рю – «сви'нство». Но е'сли уж челове'к озли'лся, то лу'чше сра'зу сорва'ть свою' злость, чем угоща'ть тебя' че'рез пять мину'т по ло'жке сладе'нькою миксту'ркою, от кото'рой мути'т… Одна'ко, ба'ста! Дово'льно об э'том, а то испо'ртишь себе' хоро'ший обе'д. |
Обе'д действи'тельно был хоро'ш, и об О'льге бо'льше поми'ну не бы'ло… Мы пи'ли мно'го… Бодя'гин был ве'сел, бо'лее да'же чем ве'сел. Неда'вний успе'х, о кото'ром мне сообщи'ла тётушка Со'фья Анто'новна, заме'тно его' опьяня'л, и он мне расска'зывал о свои'х дела'х с таки'м увлече'нием, что мне, наконе'ц, ста'ло га'дко. В при'нципе, я ненави'дел э'ту поро'ду хи'щников и мирое'дов, у кото'рых труд в по'лном презре'нии и все по'мыслы, все наде'жды кото'рых устремлены' на дарову'ю добы'чу, а ме'жду тем, признаю'сь, успе'х его', как успе'х, возбужда'л во мне нево'льную за'висть. |
«Вот, – ду'мал я, – челове'к не жал и не се'ял, а уме'"л то'лько проти'скиваться ме'жду людьми' и уже' захвати'л себе' льви'ную до'лю… А ты!..» |
И дли'нный ряд неуда'чных попы'ток прилади'ться к жи'зни прошёл в мое'й па'мяти тра'урною проце'ссиею. Нау'ка, слу'жба, де'ло с М…вым, на кото'рое все мы смо'лоду возлага'ли больши'е наде'жды и кото'рое, как ма'рево, сули'ло нам впереди' что'-то недостижи'мое… Пото'м уси'ленная рабо'та мы'сли, поры'вы, иска'ния, про'махи и оши'бки, мно'го оши'бок! Но в основа'нии подо все'ми одно': э'то загля'дка вдаль и неспосо'бность ви'деть и'ли поня'ть то, что твори'тся вблизи', под но'сом и под нога'ми. Лет де'сять носи'лся я, как дура'к на ры'нке, с свое'й идеа'льною ме'ркой и с зада'чами обще'ственных це'лей, не замеча'я, что э'тот това'р никому' не ну'жен и что все от него' стороня'тся, как от прока'зы. Ма'ло того', я был так глуп, что да'же не мог разобра'ть, чего' со'бственно э'тим лю'дям ну'жно? И то'лько услы'шав не раз повторённый хо'хот со всех сторо'н в отве'т на мои' расспро'сы, успе'л, наконе'ц, изме'рить всю глубину' своего' заблужде'ния. Тогда' мне ста'ло сты'дно за свою' простоту', и я пони'зил тон. Но уже' бы'ло по'здно: я был давно' запи'сан в число' недоты'к и меня' сторо'нились, меня' обходи'ли, чу'я во мне инстинкти'вно что'-то чужо'е, вражде'бное. Па'ртия моя' бы'ла невозвра'тно прои'грана, остава'лось то'лько её оконча'тельно сдать, что я и сде'лал… Нужда' подвела' ито'ги. И вот в 35 лет, бро'сив великоду'шные за'мыслы и высо'кие це'ли, я служу' на одно'м из примо'рских ры'нков аге'нтом торго'вой компа'нии, с ми'зерным жа'лованьем, а э'тот ёрник сца'пал шутя' за свою' конце'ссию полмиллио'на, жени'лся шутя' на О'льге и сыт уже' е'ю до отвраще'ния, руга'ется тут над не'ю и триумфи'рует на'до мной, угоща'я меня' шампа'нским. И что всего' обиднеё, он, со свое'й то'чки зре'ния, соверше'нно прав. Потому': что я та'кое в его' глаза'х!.. Труже'ник, вью'чный осе'"л, на спине' кото'рого лю'ди, ему' подо'бные, е'здят без вся'ких хлопо'т; глу'пец, де'сять лет гоня'вшийся за химе'рами и не успе'вший извле'чь ничего' из жи'зни! |
Я ушёл от Боре'ля озло'бленный, а он, насви'стывая из «Прекра'сной Еле'ны», уе'хал к Стеко'льщикову игра'ть в ландскне'хт[4]. |
Дня че'рез два дела' мои' в Петербу'рге бы'ли око'нчены, и я прости'лся с ро'диною ещё раз, надо'лго, как я полага'л. |
VII |
Прошло' полтора' ме'сяца. Я был давно' уж на ме'сте в М**, но за все вре'мя име'л то'лько одно' письмо' от О'льги. Оно' бы'ло гру'стное и напо'лнено из конца' в коне'ц воспомина'ниями о про'шлом. С тех пор це'лый ме'сяц ни от кого' ни стро'чки. Напра'сно ходи'л я на по'чту почти' ка'ждый день. Все тот же отве'т: «Rien pour vous, monsieur! Absolument rien!..»[5] Наконе'ц, э'то бы'ло уже' 4 декабря', знако'мый францу'з в око'шке, уви'дев меня' ещё изда'ли, протяну'л мне в о'чередь, че'рез други'х, дово'льно то'лстый конве'рт. Он был за чёрной печа'тью. Э'то меня' встрево'жило, и я ду'мал сперва', что тётушка. Но а'дрес напи'сан был её хорошо' знако'мой руко'й. О ком же э'то?.. Чей час проби'л?.. Неуже'ли?.. Се'рдце заны'ло от мучи'тельного предчу'вствия, и я с мину'ту держа'л распеча'танное письмо', не сме'я в него' загляну'ть. Ру'ки мои' дрожа'ли, когда' я его' развёртывал… Увы'! И'мя О'льги стоя'ло на пе'рвых строка'х! |
«Мой ми'лый друг Серё!жа! – писа'ла тётушка Со'фья Анто'новна. – Я должна' сообщи'ть тебе' го'рестное изве'стие. Бесце'нная на'ша О'льга сконча'лась на предпроше'дшей неде'ле, в сре'ду, мгнове'нно и неожи'данно для всех окружа'ющих. Зна'ю, как си'льно тебя' огорчи'т э'то несча'стье, и молю' Бо'га, друг мой, чтоб он тебя' подкрепи'л и уте'шил. Я то'лько что вороти'лась из Р**, где оста'вила сестру' А'нну полуживу'ю и совсе'м обезу'мевшую от го'ря. Хоте'ла её увезти' с собо'ю, но невозмо'жно: она' так слаба', что не вы'держала бы доро'ги. Ты не мо'жешь себе' предста'вить, что э'то та'кое бы'ло. Весь го'род у них там в у'жасе, потому' что О'ля была' совсе'м здоро'ва и её ви'дели на нога'х всего' за како'й-нибудь час до сме'рти. Но об э'том по'сле, мне на'до собра'ться с мы'слями, что'бы рассказа'ть тебе' все по поря'дку, ми'лый мой; я так была' перепу'гана, что сама' едва' оста'лась в живы'х и до сих пор не могу' опо'мниться, а потому' прости', что пишу' тебе' так нескла'дно и так неразбо'рчиво: с трудо'м ви'жу бума'гу от слез. Как э'то случи'лось, мы ничего' не зна'ли снача'ла, и я до сих пор не всем откры'ла то, что узна'ла в Р**… Стра'шно, Серё!жа! Стра'шно поду'мать, каки'е есть злы'е лю'ди на све'те! И кому' нужна' была' смерть на'шей бе'дной О'ли? Кому' она' сде'лала зло в свое'й жи'зни – она', э'тот а'нгел небе'сный?..» |
Тут не'сколько слов расплыли'сь, но я и без э'того не мог чита'ть. Невырази'мый у'жас охвати'л меня', у'жас и жа'лость. Э'то бы'ло на у'лице, на терра'се большо'го кафе', и вокру'г бы'ло шу'мно, сиде'ло мно'го наро'да. Я убежа'л к себе' и там, оди'н, в полусве'те вече'рних су'мерек, раскры'л ещё раз письмо' Со'фьи Анто'новны. Оно' бы'ло дли'нное. |
«В пя'тницу ве'чером, – продолжа'ла тётушка, – Степа'н Его'рович (её зять) получи'л депе'шу из Р**, с про'сьбой сообщи'ть мне поосторожнеё, что О'льга сконча'лась. С пе'рвого сло'ва я поняла', что случи'лось како'е-то большо'е несча'стье; но я ника'к не вообража'ла, что э'то с О'лею: я ду'мала, что сестра'… В депе'ше не бы'ло никаки'х подро'бностей кро'ме того', что Анне'тта в отча'янии. Я то'тчас уе'хала к ней. К тому' вре'мени, когда' я проезжа'ла че'рез Москву', об э'том бы'ло уже' в газе'тах, но я ещё ничего' не зна'ла. В вокза'ле, в Р**, меня' ожида'ла Мику'лова с муже'м. Они' объясни'ли мне, что Анне'тта у них, и увезли' к себе'. От них я узна'ла гла'вное, но пото'м ещё слы'шала мно'го чего', и чтоб не пу'тать, расскажу' тебе' уже' все за раз. В сре'ду, на передпрошедше'й неде'ле, в 8-м ча'су ве'чера, к О'льге пришёл како'й-то ма'льчик, как по'сле узна'ли, из постоя'лого до'ма (сестра' Анне'тта в ту по'ру была' у Мику'ловых). Что там тако'е он ей сказа'л, неизве'стно, но О'ля ушла' с ним и че'рез час вороти'лась одна'. Когда' вороти'лась О'ля, ма'тери ещё до'ма не бы'ло и О'ля ей не веле'ла ска'зывать. В 10 ча'сов вороти'лась Анне'тта, ра'зделась и легла', а че'рез час все уже' спа'ли. Ду'мали, что и О'ля спит, но О'ля, как по'сле узна'ли, и не ложи'лась. В пе'рвом ча'су она' разбуди'ла го'рничную и веле'ла поста'вить себе' самова'р, а когда' та удиви'лась, ви'дя её ещё оде'тую, сказа'ла, что у неё го'стья, знако'мая одна', из Москвы', прие'хала на мину'ту, и уезжа'ет за'втра чуть свет. «Не буди', – говори'т, – никого', Пара'ша, поста'вь самова'р тихо'нько на ку'хне и принеси' ко мне в ко'мнату». Та диви'тся. Го'споди! Да когда' же э'то она' вошла'? «Сейча'с вошла', – отвеча'ет О'ля, – я ей сама' отвори'ла и вы'пущу; ты то'лько пода'й мне сюда' все, что ну'жно, да и ложи'сь…» Та сде'лала, как прика'зано: подала' из столо'вой посу'ду, чай, са'хар и, подава'я, де'йствительно ви'дела в ко'мнате с Оле'й каку'ю-то молоду'ю да'му, но лица' не могла' разгляде'ть, потому' что она' сиде'ла спино'й к дверя'м… Слы'шала из сене'й, как О'ля с гостье'й смея'лись и ра'зговаривали. Пото'м подала' самова'р и ушла'. «Сама', – говори'т, – не зна'ла, что де'лать: лечь ли спать, как ба'рыня приказа'ла, и'ли повре'менить, чтоб вы'пустить го'стью и пото'м пособи'ть О'льге Федо'ровне?» Но О'льга вы'бежала ей вслед и приказа'ла ещё раз не дожида'ться. «Не ну'жно, – говори'т, – я сама' все сде'лаю». Тогда' Пара'ша ушла' к себе' в де'вичью, ра'зделась и легла', но не могла' усну'ть. «Напа'л, – говори'т, – на меня' с чего'-то страх; лежу' и ду'маю: что за го'стья така'я, что по ноча'м шля'ется? И заче'м ба'рыня прини'мают тайко'м от ма'меньки? Уж не хотя'т ли уе'хать с ней вме'сте? И что э'то бу'дет, как хва'тятся поутру', а ба'рыни-то уж нет, и с неё спро'сят: чего' смотре'ла?.. Лежу', – говори'т, – слы'шу: кто'-то прошёл че'рез се'ни в столо'вую и вороти'лся наза'д: Должно' быть, ба'рыне что'-нибудь пона'добилось для го'стьи. По'сле того' прошло' э'так недо'лго, слы'шу: дверь скри'пнула и кто'-то опя'ть прошёл че'рез се'ни, в прихо'жую, так ско'ро, ско'ро… Ну, ду'маю, ве'рно ушла'; и опя'ть стра'шно ста'ло; лежу', прислу'шиваюсь, сама' вся дрожу'. Наконе'ц не вы'терпела, как есть, в соро'чке, боса'я, вста'ла ти'хонько и вы'шла. Ви'жу: в сеня'х темно'. Подкра'лась на цы'почках к ко'мнате О'льги Федо'ровны, послу'шала – ти'хо; гля'нула в замо'чную сква'жину – ни зги не вида'ть. А се'рдце-то сло'вно чу'яло, так и стучи'т! Не могла', – говори'т, – я до'льше стерпе'ть. «Ба'рыня! – говорю', – а ба'рыня!.. Спи'те?», а сама' хвать за ру'чку, что'бы войти', но дверь была' заперта' на за'мок, чего' никогда' до сих пор не случа'лось но'чью… Ста'ла стуча'ть: ни гу-гу'! Испуга'лась, – говори'т, – уж я тогда' не на шу'тку, побежа'ла и разбуди'ла Ари'шу». Вме'сте они' зажгли' свечу', вы'бежали в прихо'жую, смо'трят: нару'жная дверь не за'мкнута, а то'лько притво'рена, и све'чка из ко'мнаты О'ли сто'ит на столе' поту'шенная. О'бе реши'ли, что ба'рыня их ушла': но куда'? Тре'тий час но'чи в исхо'де. Куда' могла' уйти' О'льга в та'кую по'ру? Ни одно'й и на ум не пришло', что маши'на отхо'дит от них в Москву' как раз в три ча'са. Побежа'ли буди'ть други'х; посла'ли стару'ху Ма'рфу к сестре'; сестра' перепуга'лась до сме'рти, но не хоте'ла ве'рить. Прибежа'ла она' сама' к затворе'нной две'ри, стучи'т, зовёт: «О'ля! Мой а'нгел! О'ля! Ты спишь?..» Никако'го отве'та… А ме'жду тем в сеня'х собра'лся весь дом, кли'кнули дво'рника; Анне'тте сде'лалось ду'рно, и её вы'несли… Ах, друг мой! Лу'чше бы она' у'мерла тут на ме'сте, чем пережи'ть весь э'тот у'жас!.. Пока' ходи'ли за сле'сарем и в поли'цию, прошло' мно'го вре'мени. В 6 ча'сов наконе'ц отвори'ли дверь и нашли' О'лю мёртвую на полу' ме'жду столо'м и дива'ном… Ма'тери, к сча'стью, при э'том не бы'ло; ей по'сле сказа'ли. В ко'мнате стол был накры'т, и на столе' нашли' самова'р, сли'вки, чай, са'хар и ча'шки с ча'ем. Из ча'шек одна' недопита', дру'гая совсе'м не тро'нута… На пе'рвых по'рах поня'ть не могли', что случи'лось, и ду'мали, что уда'р, но тепе'рь уже' нет сомне'ния, что О'ля была' отра'влена. В тру'пе её и в недопи'той ча'шке на'йден был яд; Алексе'й Демьяно'вич, их до'ктор, ска'зывал мне, како'й, но я не по'мню; зна'ю то'лько, что э'то у'жасный яд, от кото'рого у'мирают в мину'ту, и что он был подсы'пан О'ле в ча'шку, как полага'ют, в ту по'ру, когда' она' уходи'ла из ко'мнаты за лимо'ном, кото'рый то'же нашли' на столе', но кото'рый, Пара'ша кляне'тся, что не подава'ла. Ключ от двере'й нашли' в ко'мнате на полу', и э'то сби'ло всех с то'лку, но пото'м догада'лись, что он был подсу'нут снару'жи, в щель ме'жду две'рью и поло'м и, должно' быть, сперва' лежа'л бли'зко, но пото'м отодви'нут воше'дшими. В Р** все уве'рены, что О'лю отрави'ла э'та прие'зжая, и поли'ция её и'щет везде', но до сих пор не нашла'. Узна'ли то'лько, что она' остана'вливалась в том до'ме, откуда' ма'льчик был по'слан к О'льге, и есть дога'дки, что э'то уже' не в пе'рвый раз, хотя' хозя'йка не призна'ется; но далеё никаки'х следо'в, а, гла'вное, и'мени до сих пор не мо'гут узна'ть, потому' что О'ля с ней ви'делась тайко'м, а в постоя'лом до'ме не спра'шивали… Су'дя по всему', э'то бы'ло вот как. Та прие'хала в постоя'лый дом с маши'ны, в сре'ду в 7 ча'сов, без покла'жи, с одни'м небольши'м ручны'м мешо'чком, тотча'с посла'ла за Оле'й ма'льчика и ви'делась с не'ю тайко'м от ма'тери в постоя'лом до'ме, и, вероя'тно тогда' уже', уговори'лась навести'ть О'лю но'чью, когда' все в до'ме усну'т; и О'ля её ждала', не ра'здеваясь, и они' пи'ли чай, и уби'йца ушла' от О'ли, как полага'ют, в 2 ча'са но'чи, пешко'м, со свои'м ручны'м мешо'чком, пря'мо на маши'ну, и, коне'чно, уе'хала в 3 ча'са, когда' почто'вый по'езд отхо'дит в Москву'. |
Вот и все насчёт э'той ужа'сной же'нщины. Остально'е изве'стно Го'споду Бо'гу, кото'рый оди'н был свиде'телем её злодея'ния, оди'н зна'ет и'стинные причи'ны его' и оди'н мо'жет откры'ть их, так же, как и уча'стников, е'сли, как на'до ду'мать, уча'стники бы'ли. Бою'сь да'же и намекну'ть, мой друг, кого' каса'ются мои' подозре'ния, и лу'чше жела'ю ду'мать, что я ошиба'юсь круго'м и что э'то лицо' соверше'нно неви'нно, а ме'жду тем ка'к-то нево'льно ду'мается, потому' что кому' нужна' бы'ла её смерть, поми'мо его'?.. |
Па'вла Ива'новича здесь, в Петербу'рге, два ра'за призыва'ли к допро'су, но я не зна'ю, чем э'то ко'нчилось, зна'ю то'лько, что он не аресто'ван. Зато' други'е, в Р**, аресто'ваны. Бедня'жку Пара'шу, е'ле живу'ю от у'жаса и в слеза'х, взя'ли тогда' же, и она' до сих пор сиди'т. Взя'ли ещё и други'х, но мно'гих уже' вы'пустили, и о Пара'ше Мику'ловы пи'шут, что про'тив неё нет никаки'х серьёзных ули'к, кро'ме того', что весь расска'з о приезже'й, т. е. насчёт того', что она' была' у О'ли но'чью, осно'ван еди'нственно на её слова'х, и она' одна' была' на нога'х при э'том и ста'вила самова'р. Но каки'е причи'ны могла' име'ть Пара'ша, кото'рая так люби'ла свою' госпожу'?.. И заче'м бы она' подняла' весь дом и сама' про'тив себя' ста'ла пока'зывать, тогда' как ей бы'ло легко' все скрыть, что она', коне'чно, и сде'лала бы, е'сли б была' винова'та… И опя'ть, она' не могла' сочини'ть всего', потому' что прие'зжую ви'дели в постоя'лом до'ме и узна'ли, что она' посыла'ла отту'да ма'льчика к О'ле и что О'ля у неё была' тайко'м от до'машних… Го'споди Бо'же мой! Кто бы э'то мог быть? Ду'маю иногда' по це'лым часа'м, и все мне мере'щится э'тот у'жас, как они' пи'ли чай, смея'лись и говори'ли ме'жду собо'й как друзья', и что пото'м бы'ло… Как смерть пришла', как све'чи бы'ли поту'шены, ко'мната заперта' на ключ, и как уби'йца бежа'ла… Я была' соверше'нно больна' от э'тих у'жасов и, воротя'сь сюда', пролежа'ла шесть дней в посте'ли. Ну'жно ли тебе' говори'ть по'сле э'того, что де'лается с сестро'й?..» |
За э'тим сле'довала ещё страни'ца, кото'рую я уж не в си'лах был разобра'ть, несмотря' на зажжённые све'чи. Бу'квы пестре'ли и разбега'лись, в глаза'х мелька'ли ра'дужные круги'. Что'-то тяжёлое и ужа'сное дави'ло мне грудь. Я си'лился овладе'ть собо'й, стара'ясь уве'рить себя', что э'то не мо'жет быть, что э'то сон и, су'дя по тому', как мы'сли пу'тались у меня' в голове', э'то бы'ло похо'же то'лько не на здоро'вый сон, а на како'й-то тифо'зный бред, в кото'ром фанта'зия мчи'тся как перепу'ганный конь, без це'ли и без узды'. |
До'лго ли э'то дли'лось, не по'мню, по'мню то'лько, что мне вдруг ста'ло невыноси'мо ду'шно, и я, подбежа'в к окну', отвори'л его' на'стежь… На дворе' бы'ло уже' темно'. В га'вани, ме'жду черне'ющим ле'сом мачт, мелька'ли уединённые огоньки'. Внизу', на на'бережной, поулегло'сь, и в промежу'тках поко'я, когда' смолка'ли пе'сни матро'сов в шинке' и умира'л шум шаго'в, ночно'й ветеро'к доноси'л до меня' далёкий гул мо'ря, све'тлой полосо'й синеющего' вдали'. |
Все э'то ма`ло-пома'лу меня' отрезви'ло, и я на'чал понима'ть прочи'танное… Пе'рвая мысль, в кото'рой я дал себе' не'который отчёт, была' уве'ренность, что я, и оди'н то'лько я, зна'ю уби'йцу О'льги. Ма'ло того', я был почти' уве'рен, что зна'ю её соумы'шленника. Бодя'гин неда'ром е'здил в Орёл. Он ви'дел там э'ту Фо'гель, и де'ло э'то, коне'чно, усло'влено бы'ло ме'жду ни'ми. Неда'ром он так наста'ивал на разво'де. |
Я пла'кал от жа'лости и от зло'сти; я мета'лся по ко'мнате вне себя', уби'тый, расте'рянный, и вдруг заме'тил, что в промежу'тках э'тих бесце'льных поры'вов я что'-то де'лаю. Оказа'лось, что я машина'льно вы'тащил чемода'н и сую' в него' ве'щи. То'лько тогда' я припо'мнил, что ещё за письмо'м я реши'л непреме'нно е'хать и что э'та реши'мость води'ла меня' безотчётно туда' и сюда'. Не'сколько я'щиков бы'ло откры'то, ко`е-како'е бельё и пла'тье, поспе'шно вы'нутые, валя'лись по сту'льям и на полу'… Взгляд на часы', одна'ко, заста'вил меня' оду'маться. Спеши'ть бы'ло не'куда, потому' что я опозда'л на курье'рский по'езд, да, сверх того', я и'менно в э'ту мину'ту прико'ван был безотлу'чно к ме'сту. Еди'нственный челове'к, кото'рому я бы мог с грехо'м попола'м переда'ть дела', был в э'то вре'мя далеко' и мог вороти'ться не ра'ньше как че'рез три дня. Но ждать… Ждать тут сложа' ру'ки, когда' там и'щут, теря'я напра'сно вре'мя!.. Что де'лать?.. В письме' день сме'рти был обозна'чен нея'сно… «в сре'ду, на передпроше'дшей неде'ле…» Я стал счита'ть и насчита'л бо'лее трех неде'ль. Каку'ю ва'жность э'то мо'гло име'ть, я не знал, но чу'вство горя'чего, безотчётного спе'ха жгло меня' вме'сте с невырази'мой не'навистью и зло'бою… «Скоре'й!.. Скоре'й! – шепта'л мне вну'тренний го'лос. – Сию' мину'ту телеграфи'ровать! А за'втра, чуть свет, с пе'рвым по'ездом, я отпра'влю письма'». |
Депе'ша была' гото'ва в пять мину'т, и я бего'м ки'нулся с не'ю на ста'нцию. Она' была' на и'мя Z**, кото'рому пе'редан был в ту по'ру наш бесконе'чный проце'сс. |
«По де'лу О'льги Бодя'гиной, отра'вленной в Р**, – телеграфи'ровал я. – Лицо', кото'рое и'щут, приезжа'ло уже' одна'жды в Р** в нача'ле э'того сентября' и ви'делось с О'льгой та'йно. И'мя её – бароне'сса Ма'рья Евста'фьевна Фо'гель, кузи'на му'жа, орло'вская. Я зна'ю э'то из пе'рвых рук. Сообщи'те неме'дленно кому' сле'дует. Подро'бности бу'дут в письме'. Отве'т опла'чен». |
Воротя'сь домо'й, я неме'дленно сел писа'ть и просиде'л всю ночь. Ра'но поутру' два письма' – одно' к тётушке Со'фье Анто'новне, друго'е на и'мя Z** – бы'ли гото'вы и снесены' на по'чту. В пе'рвом я умолча'л о свои'х подозре'ниях, ча'стью не жела'я трево'жить тётушку без ну'жды, но, признаю'сь, бо'льше из стра'ха, что'бы она' не проболта'лась. Зато' во второ'м я вы'сказал Z** без ута'йки все, что мне бы'ло изве'стно. |
«Суди'те са'ми, – писа'л я, – и сде'лайте за меня' все, что ну'жно. Изде'ржки опла'чены бу'дут неме'дленно вслед за изве'стием об ито'ге…» В конце' я проси'л его' сообщи'ть мне подро'бно о хо'де де'ла. |
Два дня прошло' в лихора'дочном ожида'нии. На тре'тий я получи'л коро'ткий отве'т от Z**: «Переда'л ва'шу депе'шу буква'льно в Р**, но не могу' предсказа'ть результа'та. Де'ло не выясня'ется. Все ну'жное бу'дет сде'лано. Z**». |
Че'рез неде'лю пришла' друга'я депе'ша: «Письмо' ва'ше полу'чено, но указа'ния пло'хо опра'вдываются. Доз'нано, что б. М. Е. Ф. в крити'ческую мину'ту была' в своём име'нии и ни в ту по'ру, ни в сентябре' не тро'галась с ме'ста. И'мя, коне'чно, укра'дено. Про'тив му'жа нет никаки'х ули'к, и вообще' ничего' не откры'то. Z**». |
Депе'ша э'та охолоди'ла мой пыл, и я реши'л, что мне не'зачем е'хать… Прошла' ещё неде'ля. В конце' её я получи'л, наконе'ц, и письма', но ни одно' из них не разъясни'ло мне мучи'тельного вопро'са. Тётушка фантази'ровала и го'рько жа'ловалась на но'вый поря'док вещёй по сле'дственной ча'сти. «Случи'сь э'то пре'жде, – писа'ла она', – како'й-нибудь Шерстоби'тов давно' бы все разыска'л. А ны'нче?.. Кто хо'чет, мо'жет споко'йно тебя' отрави'ть и'ли заре'зать» и прочеё. Су'дя по то'ну, одна'ко, вре'мя поде'йствовало. Её письмо' бы'ло спокойнеё и содержа'ло в конце' страни'цу о посторонни'х веща'х. |
– Бе'дная О'ля, – поду'мал я. – Как ско'ро тень твоя' исчеза'ет со сце'ны, и как далеки' мы все от безуте'шного го'ря, лжи'вую дань кото'рого мы так охо'тно кладём на моги'лу друзе'й!.. Вот, тётушка пи'шет, что её Ва'ся вы'пущен в гва'рдию. Бьюсь об закла'д, что но'вые эполе'ты Ва'си волну'ют её тепе'рь гора'здо болеё, чем э'та та'йна, о кото'рой она' две неде'ли наза'д писа'ла, что спать не даёт… Спит тепе'рь, я полага'ю, так же споко'йно, как и быва'ло. |
Письмо' Z** то'же не содержа'ло ва'жных откры'тий, но тем не ме'нее оно' дало' пи'щу мы'сли, попо'лнив мучи'тельный недоста'ток фа'ктов в мое'й голове'. |
«Больша'я оши'бка, – писа'л он, – сде'лана была' в са'мом нача'ле ро'зыска. 5–6 часо'в вози'лись с пусты'ми предположе'ниями об аневри'зме[6], самоуби'йстве, вино'вности го'рничной и т. д., из кото'рых после'днее, е'сли б и оправда'лось, не тре'бовало бы спе'ха, так как девчо'нка э'та была' в рука'х; а то, что тре'бовало неме'дленного распоряже'ния, пошло' в коне'ц о'череди, то'чно так, как бу'дто они' реша'ли алгебраи'ческую зада'чу, в кото'рой иско'мое не мо'жет дать тя'гу. В по'лдень то'лько хвати'лись телеграфи'ровать по желе'зной доро'ге в Москву' и, разуме'ется, опозда'ли, так как почто'вый по'езд был там в 10 часо'в утра'. Говоря'т: все равно', потому' что лицо' бы'ло вполне' неизве'стно!.. Да е'сли б лицо' бы'ло изве'стно, тогда' и разы'скивать, со'бственно, не'чего, остава'лось бы то'лько пресле'довать и лови'ть. Но я позволя'ю себе' спроси'ть, что э'то зна'чит – «лицо' вполне' неизве'стно»? Напро'тив, мно'гое бы'ло о нем изве'стно. Во-пе'рвых, изве'стен был час отъе'зда, а ста'ло быть ме'сто и вре'мя прибы'тия. Уби'йца была' непреме'нно в 10 часо'в в Москве', на дебарка'дере, в числе' пассажи'ров почто'вого по'езда. Э'то одно' уже' не безде'лица. Но, говоря'т, как узна'ть? Не задержа'ть же прие'зжих гу'ртом в вокза'ле? Опя'ть пустяки'. Изве'стно бы'ло, во-пе'рвых, что э'то же'нщина; вот уже' полови'на прочь. Пото'м, э'та же'нщина не проста'я, а, как говори'тся, да'ма, да ещё молода'я да'ма, и весьма' вероя'тно, почти' наве'рное, – одна'. Но и э'то ещё не все. Зна'ли и'ли должны' бы'ли знать, что да'ма э'та была' без багажа', с одни'м ручны'м мешо'чком (что на большо'м расстоя'нии, по кра'йней ме'ре у нас в Росси'и, ре'дкость)… Я спра'шиваю, что остаётся? И не несча'стный ли э'то слу'чай, е'сли из пятисо'т, поло'жим да'же из ты'сячи челове'к пассажи'ров, нашло'сь бы бо'льше пяти', отвеча'ющих всем э'тим приме'там? Оста'вьте же ли'шние церемони'и и задержи'те э'тих пять лиц хоть на мину'ту, зна'я почти' несомне'нно, что ме'жду ни'ми одно' иско'мое. Спра'шивается: есть ли кака`я-нибу'дь возмо'жность, чтоб э'та иско'мая ускользну'ла, что'бы она' не вы'дала себя' че'м-то тут же на ме'сте, не оробе'ла, не сби'лась в отве'тах?.. И э'то то'лько проста'я ло'гика, досту'пная вся'кому; а у привы'чного сы'щика есть свои', незнако'мые нам приёмы и своего' ро'да нюх, кото'рый с таки'ми бога'тыми да'нными привёл бы его' пря'мо к це'ли. Но вре'мя упу'щено, след просты'л и ро'зыск с пе'рвых шаго'в сел на мель. Ничего' ва'жного у них нет тепе'рь. Де'ржат до сих пор в остро'ге э'ту несча'стную го'рничную, насчёт кото'рой тепе'рь никто' уже' не сомнева'ется, и неда'вно опя'ть посади'ли (чуть ли не в тре'тий раз) стару'ху, хозя'йку того' постоя'лого до'ма, где остана'вливалась уби'йца. Стару'ха давно' созна'лась, что то же лицо' бы'ло у неё уже' раз, в сентябре', но от неё тре'буют и'мени, низводя' таки'м обра'зом уголо'вный вопро'с до полице'йской приди'рки, осно'ванной сверх того' на чи'сто бума'жном по'рядке, кото'рый у нас нигде', кро'ме столи'ц, не де'йствует. Изве'стно, как э'то де'лается. Кто не быва'л прое'здом в губе'рнском и'ли уе'здном го'роде? И кто не зна'ет, что там не то'лько на постоя'лом дворе', а да'же в лю'дной гости'нице ра'ньше трех дней не спро'сят ни ви'да, ни и'мени?.. Да и к чему'? Что, наприме'р, вы'игралось бы, е'сли бы стару'ха показа'ла, что да'ма, у неё квартирова'вшая, называ'ла себя' бароне'ссою Фо'гель?.. Кста'ти, об э'той Фо'гель: вы уже' зна'ете гла'вное из депе'ши, и мне остаётся приба'вить о'чень нёмного. Её, то есть действи'тельную, само' собо'й разуме'ется, не трево'жили. По пе'рвым спра'вкам я'сно бы'ло, что э'то фальши'вый след. Во-пе'рвых, она' была' несомне'нно до'ма и в сентябре' и по'сле; а, во-вторы'х, есть мно'жество обстоя'тельств, по кото'рым она' не могла' быть гла'вным лицо'м, а да'же и ко'свенно уча'стницей. Назову' то'лько одно' из них, потому' что оно' одно' мо'жет име'ть для вас интере'с. Доз'нано, что она' не вида'ла Бодя'гина во вре'мя его' по'ездки в Орёл… Зате'м о Бодя'гине. Его', разуме'ется, не оста'вили без внима'ния, но кро'ме пи'сем жены', в кото'рых действи'тельно речь была' о ра'зводе и ещё об одно'м предме'те (сейча'с скажу', о како'м), не на'йдено ничего', что могло' бы да'же и ко'свенно подтверди'ть существова'вшее про'тив него' дово'льно сла'бое подозре'ние. Ма'ло того', одно' письмо' (е'сли не ошиба'юсь, после'днее, полу'ченное от жены') едва' не сби'ло всех с то'лку, напра'вив дога'дки совсе'м в другу'ю доро'гу. В письме' э'том говори'тся дово'льно я'сно, что положе'ние пи'шущей нестерпи'мо, что жизнь ей в тя'гость, и что то'лько одна' рели'гия уде'рживала её до сей по'ры от само'убийства, но что и э'та то'чка опо'ры в после'днее вре'мя у неё пошатну'лась… Суди'те са'ми, кака'я нахо'дка для сле'дователя, чу'вствующего, что де'ло скользи'т из рук!.. Не будь тут двух, трех нело'вких фа'ктов, скрепля'ющих показа'ния го'рничной, э'то письмо' им ра'звязало бы ру'ки, да мо'жет быть ещё и ра'звяжет… Но возвраща'юсь к Бодя'гину. Я ли'чно вполне' ра'зделяю не'которые из ва'ших дога'док на его' счет. Мне ка'жется кра'йне невероя'тно, чтоб он, вообще' говоря', был соверше'нно чист, потому' что поми'мо его' и'ли каки'х-нибудь отноше'ний к нёму тру'дно да'же предста'вить себе', что'бы кто-нибу'дь мог име'ть какую-ли'бо причи'ну отпра'вить его' жену' на тот свет. К тому' же они' бы'ли в ссо'ре, речь у них шла о ра'зводе, и он на э'том наста'ивал, а она' была' несогла'сна. Все нра'вственные моти'вы налицо'. Но, господа', нра'вственные моти'вы – вещь о'чень ско'льзкая, и еди'нственный вес, кото'рый мы впра'ве прида'ть им, есть вес отрица'тельный. Е'сли их нет, то э'то есте'ственно заставля'ет нас усомни'ться в вино'вности. Но в обра'тную сто'рону нельзя' заключа'ть, и'бо мы зна'ем из о'пыта, что подо'бного ро'да моти'вы са'ми в себе' недоста'точны. Ма'ло ли муже'й в ссо'ре со свои'ми жёнами и добивающи'хся ра'звода и'ли по меньше'й ме'ре си'льно его' желающи'х! Что ж? Ра'зве все они' прибега'ют к уби'йству?.. Поми'луйте! Да эта'к жизнь в о'бществе, в гражда'нском быту' была' бы немы'слима и остава'лось бы бро'сить люде'й, бежа'ть от них как от ти'гров и'ли от ядови'тых змей!.. Но, допусти'м, что в ины'х редки'х слу'чаях подо'бного ро'да моти'вы мо'гут ве'сти и приво'дят действи'тельно к преступле'нию. Что ж из того'? Для ка'ждого да'нного слу'чая необходи'мо все-та'ки доказа'ть факти'чески, что подо'бного ро'да связь моти'ва с де'лом существова'ла действи'тельно. Фа'кты необходи'мы не то'лько, чтоб обвини'ть, а да'же чтоб юриди'чески заподо'зрить лицо', а фа'ктов у нас, к несча'стью, нет никаки'х. Концы', е'сли они' и бы'ли с его' сто'роны, припря'таны так иску'сно, что да'же те'ни от них не вида'ть. Коне'чно, за ним сле'дили и до сих пор сле'дят, но вот уже' ме'сяц прошёл без вся'кого результа'та, а ме'сяц, ба'тюшка, в э'того ро'да веща'х – э'то почти' все равно', что ве'чность. Е'сли в ме'сяц они' ничего' не проню'хали (а я и'мею ве'рные све'дения, что не проню'хали ничего'), то де'ло э'то, су'дя по все'му, безнадёжно и ну'жно чу'до, что'бы тепе'рь ещё откры'ть что-нибу'дь. Они' э'то са'ми зна'ют, и, е'сли не ошиба'юсь, махну'ли ру'кой. Следя'т ещё так pro formu[7], поку'да в пу'блике не зати'хло, а как зати'хнет, соста'вят определе'ние – и ба'ста. |
Перехожу' к ва'шей доро'жной встре'че, и пре'жде всего' скажу', что я справля'лся на Дмитро'вке, не официа'льно, но все же весьма' аккура'тно и че'рез ве'рных люде'й. В кни'ге нашли' действи'тельно ва'ше и'мя, но тут же, под ва'шим, како'й-то друго'й руко'й напи'сано, – угада'йте-ка что?.. Со'фья Черезо'ва!!! Про'сто и остроу'мно! Я хохота'л, когда' получи'л отве'т из Москвы'… Si non e vero e ben trovato[8], не пра'вда ли? Вот поди'те, как осторо'жно сле'дует быть с молоды'ми попу'тчицами, кото'рые пря'чутся в семе'йных купе', опуска'ют вуа'ль, и, что всего' ху'же, ку'рят сига'ры!.. Мни'мая Фогельша' то'же кури'ла сига'ры и то'же пря'талась и, вдоба'вок, име'ла кольцо' с руби'ном!.. Все э'то, я согла'сен, дово'льно стра'нно и соверше'нно есте'ственно должно' бы'ло породи'ть дога'дки. Но, господа'! Что тако'е дога'дки, кото'рые нас не веду'т ни к чему'? Я не наме'рен спо'рить о си'ле их. Поло'жим, что они' ещё вде'сятеро сильне'е; поло'жим, что была' та са'мая. Что ж из э'того? Она' исче'зла, и вы не зна'ете да'же и'мени. Вы ви'дели то'лько ме'льком, в потёмках, ве'нзель на носово'м платке' – «Ю. Ш.» А мо'жет быть и не «Ю. Ш.»? Мо'жет быть, вам показа'лось так?.. Оши'бки э'того ро'да нере'дки. Да, наконе'ц, вы и са'ми не ве'рите и'ли не ве'рили э'тому ве'нзелю; доказа'тельство – и'мя, кото'рое вы мне сообщи'ли. Коне'чно, оно' бы'ло фальши'во, но вы не счита'ли его' фальши'вым, и соверше'нно логи'чно, потому' что нельзя' заключи'ть ничего' реши'тельного по ве'нзелю на платке'. Плато'к мо'жет быть чужо'й, ве'нзель случа'йный. Пойду' ещё да'лее. Предположу', что вы в настоя'щий моме'нт в Росси'и встре'тили э'ту ли'чность где'-нибудь и убеди'лись, что э'то та са'мая. Как вы дока'жете, что э'то та, то есть, что э'то ва'ша попу'тчица, и зате'м ещё раз, что она' и иско'мая ли'чность тожде'ственны?.. Вы могли' ошиби'ться. Вы не ви'дели её в Р**, вы зна'ете то'лько от ва'шей кузи'ны две'-три приме'ты, о'чень пове'рхностные… |
Э'ти и не'которые други'е соображе'ния заста'вили меня' ограни'читься подстро'чною переда'чей ва'шей депе'ши и умолча'ть соверше'нно о том, что вы сообщи'ли в письме'». |
Письмо' э'то я перечи'тывал не'сколько раз, и на пе'рвых по'рах оно' произвело' на меня' благотво'рное влия'ние. Оно' дало' пи'щу мое'й ра'здраженной мы'сли и положи'тельную опо'ру мои'м дога'дкам, но, тем не ме'нее, оно' бы'ло ску'дно. Оно' оставля'ло гла'вный вопро'с не то'лько нера'зрешенным, а да'же незатро'нутым. Кто сде'лал де'ло? И для чего'? Кому' нужна' была' смерть э'той несча'стной же'нщины?.. Неде'ли три я вози'лся с э'той зага'дкой и, наконе'ц, не вы'терпел. Кста'ти, я до'лжен был вы'слать де'ньги Z** и, по'льзуясь э'тим слу'чаем, написа'л ему' не'сколько строк, прося' отве'та. Он отвеча'л, что де'ло совсе'м замо'лкло и что дога'дки его', та'кже как и други'х, за соверше'нным отсу'тствием фа'ктов, спосо'бных напра'вить их на како'й-нибудь ино'й путь, во`лей-нево'лей остана'вливаются на самоуби'йстве. |
«Друго'е лицо', – писа'л он, – коне'чно тут бы'ло, и факт, что оно' так стара'тельно пря'талось, коне'чно, весьма' подозри'телен. Но мы не зна'ем, кто э'то лицо', и нет ничего' невозмо'жного, что оно' бы'ло то'лько посо'бницею. Оно' могло', наприме'р, привезти' с собо'й яд, по про'сьбе О. Б., кото'рой тру'дно бы'ло его' доста'ть в та'ком городке' как Р**, где мале'йший шаг с э'той це'лью возбуди'л бы неме'дленно то'лки и подозре'ния. Про'тив э'той гипо'тезы, разуме'ется, тяжело' говори'т показа'ние го'рничной, что её госпожа' смея'лась и ве'село разгова'ривала наедине' с приезже'й, но ведь прие'зжая могла' и не ве'рить, что'бы её прия'тельница серьёзно реши'лась испо'лнить своё наме'рение. Яд мог быть до'быт и вручён, как пистоле'т и'ли нож, так то'лько, на вся'кий слу'чай, – и полу'чен ва'шей кузи'ной шутя', со сме'хом, с не раз повторёнными увере'ниями, что она' и не ду'мает употреби'ть его' в де'ло без кра'йней на'добности. Мо'жет быть, да'же она' и то'чно не ду'мала в ту по'ру, когда' получа'ла, а там, когда' го'стья ушла', – одна' мину'та уны'ния и'ли отча'яния, и де'ло сде'лано – сде'лано, мо'жет быть, да'же без твёрдого у'мысла и отчёта, а так, как говоря'т, лука'вый попу'тал… Все э'то о'чень сла'бо, коне'чно, и я, пожа'луй, да'же скажу' – неправдоподо'бно, но в стро'гом смы'сле; нельзя' сказа'ть, чтоб э'то бы'ло совсе'м уже' невозмо'жно. К тому' же, есть ко`е-каки'е невероя'тности и в другу'ю сто'рону. Правдоподо'бно ли, наприме'р, что'бы О. Б. дове'рилась так легко' совсе'м незнако'мой же'нщине, кото'рая назвала' себя' и'менем, для О. Б. то'же совсе'м незнако'мым? И как дове'рилась? Посеща'ла её тайко'м от ма'тери, в постоя'лом до'ме, откры'ла ей, как вы пи'шете, своё се'рдце, своё отноше'ние к му'жу, свои' задуше'вные мы'сли?.. Наконе'ц, гипо'теза самоуби'йства имеёт все-та'ки на своёй стороне' два фа'кта: во-пе'рвых, ключ, на'йденный внутри' (говоря'т, подсу'нут снару'жи ке'м-нибудь из воше'дших, но не гора'здо ли ле'гче предположи'ть, что он был поверну'т боро'дкой пря'мо на вы'ем и вы'пал, когда' снару'жи ста'ли стуча'ть), а, во-вторы'х, – письмо', в кото'ром О. Б. собственнору'чно свиде'тельствует о своём наме'рении… А дога'дки друго'го ро'да не име'ют в по'льзу свою' совсе'м ничего'. Е'сли бы бы'ло что'-нибудь – любо'вь, наприме'р, и'ли ре'вность, и'ли матримониа'льный у'мысел, то тру'дно себе' предста'вить, чтоб э'того ро'да ве'щи ни пре'жде, ни по'сле не обнару'жились соверше'нно ниче'м. У Бодя'гина бы'ли, коне'чно, любо'вницы, да и тепе'рь есть, но все э'то же'нщины и'ли заму'жние, и'ли публи'чно скомпромети'рованные, и, ста'ло быть, та'кие, кото'рым его' жена' не могла' меша'ть. К тому' же доз'нано, что ни одна' из них в ноябре' не шевельну'лась с ме'ста. Зате'м, кто бы'ла иско'мая и в како'й свя'зи состоя'ла она' с О. Б. – э'то та'йна, кото'рую ра'зъяснить, вероя'тно, могла' бы нам то'лько одна' поко'йная. Вам она' не откры'ла её, но почём вы зна'ете, в како'й сте'пени она' бы'ла с ва'ми и'скренна, и не бы'ло ли у неё причи'ны откры'ть вам то'лько часть и'стины, а насчёт остально'й умолча'ть и'ли да'же умы'шленно напра'вить вас на фальши'вый след?.. Поду'майте и реши'те са'ми». |
Письмо' э'то вы'вело меня' из себя'. |
«Прокля'тый фигля'р! – воскли'кнул я мы'сленно. – Кондо'тьерри[9] ора'торских ра'спрей! Профе'ссор суде'бной гимна'стики!.. Ты упражня'ешься тут на'до мной в диалекти'ческой ги'бкости языка'!.. У тебя' нет уваже'ния к и'стине, нет убежде'ний, нет фа'ктов, я'сных как день, кото'рые ты не гото'в бы был опроки'нуть вверх дном, перекрои'ть и вы'вернуть наизна'нку, по пе'рвому тре'бованию покупщика'!.. Ты сторожи'шь, как фа'ктор[10] на перекрёстке, засма'тривая в глаза' прохо'жим: не наймёт ли тебя' кто'-нибудь на послу'ги?.. Все, что уго'дно, – на все гото'в!.. Прика'жете – сию' мину'ту вам докажу', что же'нщина э'та отра'влена! И'ли вы не жела'ете э'того? Хоти'те, чтоб я доказа'л, что она' сама' отрави'лась?.. Сию' мину'ту… |
Я смял письмо' и с отвраще'нием бро'сил его' в ого'нь. Я был убеждён, что все э'то фигля'рство и что Z** хоте'л то'лько пощего'лять пе'редо мной свое'й изворо'тливостью. Но не прошло' и пяти' мину'т, как я уже' чу'вствовал, что сомне'ние подка'пывается, как крот, под мою' непоколеби'мую и'стину. «Ну а что, е'сли он прав?» – шепта'ло что'-то чуть слы'шно мне на у'хо; и вслед за э'тим все спу'талось у меня' в голове'. |
Долго-предо'лго дли'лось ещё э'то беспло'дное напряже'ние мы'сли. Я стро'ил гипо'тезы по це'лым неде'лям и разруша'л их в две, три мину'ты. Э'то была' рабо'та Сизи'фа – мучи'тельная и безысхо'дная. Поро'й, когда' мне каза'лось, что я уже' бли'зок к верши'не, во мне поднима'лась реши'мость, и я начина'л обду'мывать пла'ны де'йствия. Ра'за два и'ли три я чуть не уе'хал на ро'дину с э'той це'лью, но ка'ждый раз, в реши'тельную мину'ту, неле'пость заду'манного станови'лась мне вдруг ясна' как день, ру'ки мои' опуска'лись в уны'нии, и ка'мень Сизи'фа кати'лся вниз… Э'то шло периоди'чески, как симпто'мы перемежа'ющейся боле'зни, и пери'оды уны'ния совпада'ли у меня' всегда' с тяжёлым расстро'йством не'рвов. Я по'мню бессо'нные но'чи и по'мню стра'нные сновиде'ния, кото'рые посеща'ли меня' в бреду'. Они' все бы'ли в свя'зи с фата'льным собы'тием. Внача'ле мне ча'сто гре'зилось, что я напа'л наконе'ц на след уби'йцы и оты'скиваю её то в Москве', в нумера'х, то в Р**, то но'чью, в уединённом купе' ваго'на. Ра'за два я мча'лся за ней на курье'рском по'езде, где'-то в Герма'нии, стара'ясь изо всех сил припо'мнить а'дрес оте'ля, в кото'ром, я знал, до'лжен её найти'. Раз, э'то бы'ло уж ле'том, в ию'льскую ду'шную ночь, – мне гре'зилось, бу'дто я краду'сь в потёмках на пя'тый эта'ж с аге'нтом сыскно'й поли'ции, в рука'х у кото'рого потайно'й фона'рь… Мы отвори'ли две'ри отмы'чкой, пробра'лись в её кварти'ру и захвати'ли её в посте'ли со'нную. |
– Она'? – ше'пчет сы'щик, напра'вив свет фонаря' на её лицо'… Я вгля'дываюсь: «Она'!» Но в э'ту мину'ту фона'рь поту'х, и две ру'ки обви'лись вокру'г мое'й ше'и… |
Subsets and Splits
No community queries yet
The top public SQL queries from the community will appear here once available.